Другой…
Высокий, сильный, с развитым плечевым поясом. Красавчик. На Олега был бы похож, если б не глаза. Прозрачные, холодные. Спокойно извещают: убью.
Медленно подходит, раздвигает свои руки, а между ними — тонкий плетеный шнур. Шелковый. Белый.
Ноги сами, не спросившись, несут Нику в коридор. Рука поворачивает ключ в замке, раз, два… Плечо еще успевает толкнуть дверь на волю, но голова уже дает отбой бегству.
— Девочку не тронете? — шепотом спрашивает Ника метнувшегося за ней палача.
Тот кивает. И Ника почему-то верит бессловесному, беззвучному обещанию. Эта безумная вера совсем другая — так непохожа на ту, которая промелькнула, когда Олег клялся ей в любви, когда обещал бросить жену и даже когда он назначил день ухода из той семьи.
В успокаивающей тишине Ника прощается с утренним окном, боясь даже мысль свою посылать в сторону Ульяши. Не навредить бы… Она покорно наклоняет голову, безропотно позволяет высокому нелюдю зайти ей за спину и накинуть на шею белоснежный шнурок. Вставать на колени не понадобилось: подчинившаяся и так ниже своего убийцы почти на полметра. Сумеречное сознание успевает услышать какой-то звонок, радостно встрепенуться: нас спасут…
То же самое утро букой глядит на Никину кузину, сплющившую нос об окно своего флэта на Поварской. Предупреждает? О чем?
На сегодня вроде у Анжелы ничего проблемного не намечено. Дружок-женишок именно сейчас летит из Парижа в Нью-Йорк… На ключевую для его бизнеса экономическую тусовку. Будет пахать, чтобы подкадрить нужных партнеров… Такая сосредоточенность требуется… Все равно что сборы спортсменов перед олимпиадой. Баб не берут. Киношная сказка про бизнесмена Ричарда Гира и красотку Джулию Робертс — конечно, лабуда. На серьезных переговорах точно не до блядок… Такая включенность в дело — все равно что мужской пояс верности… Насчет ревности можно расслабиться.
И по службе долгов нет — в родную газету написала все, что запланировано. Пару статеечек задолжала приблудному глянцу, но это подождет. Придет время и появится соответствующее настроение — тогда тексты рождаются мгновенно и естественно, без болезненных и чаще всего бессмысленных потуг. Всегда приходит.
Упруго потянувшись, Анжела все же присматривается к наступившему, запланированно-спокойному дню. Если прямо сейчас не прочикаюсь, то вовремя приеду к Нике. До явления парикмахерши успеем всласть наговориться под сестрицын фирменный кофе. Сколько ни повторяла процедуру готовки — ну никак не получается правильная крепость, тот же цвет и запах… Как бабуля говорила: пекла, кажись, пирожки, а вышли покрышки на горшки.
Не оттуда у меня растут руки, — улыбается Анжела своей верной визави, представшей после ласкового душа в запотелом зеркале. Себя она не корит, а лукаво так подхваливает: мол, нам, интеллектуалкам, совсем не обязательно отличаться в домоводстве. Собирай информацию: кто лучше всех делает нужное тебе, где оптимальное соотношение цены, качества и приятности для общения — и зарабатывай деньги на топовых специалистов. Мне — только первоклассное!
Разведя руки и подняв их над головой, она самодовольно убеждается, что бицепс упирается в ключичную головку большой грудной мышцы как поднимающаяся морская волна… передний пучок дельтоидов увенчивает идеальную конструкцию, над которой они с тренером специально поработали.
Эх, ванная комната могла быть побольше, пар тогда бы не занавешивал зеркальную стенку. Но ничего, если впустить холодный воздух через щелку в двери, сдвинуться от мутного центра к незапотевшему краю, то вот она я — во всей своей рукотворной красе. Лишь макушка все еще попадает в затуманенную, не просматриваемую зону. Но бардак на голове — не беда: Никина стилистка приведет в порядок и кудри, и лицо. Говорят, офигенная мастерица эта Ада. Берет многовато… Вот и сэкономим благодаря кооперации с подружкой-родственничкой. Двум за раз — скидка.
Да, Ника всем делится. Она и Катюха. Родственница и сокурсница. Целых две подруги. Не у каждой такое богатство…
Но Катюха Лавринец теперь далеко, в Испании со своим Мишкой, мини-олигархом, а Ника, слава богу, здесь. Не баба — ангел во плоти.
Впрочем, что тут удивительного…
Вмиг срабатывает привычка анализировать всю информацию перед тем, как писать очередную статью, и хотя сейчас практической цели никакой нет, сознание Анжелы идет по проторенному пути, итожа Никину жизнь.
Единственная дочь упакованных областных функционеров, конвертировавших высокие советские посты в собственные супермаркеты. С детства была обхолена-облелеена, не то что я, бедная родственница. Правда, теперь-то мы сравнялись. Она на Кутузовском в бывшем правительственном доме, я — на Поварской напротив дома Ростовых. Квартиры одинаково просторные, только планировка разная: у меня столовая объединена с кухней, а у нее — отдельный камбуз, оборудованный всеми прибамбасами для классной кулинарии.
Но другие, в обстоятельствах и покруче Никиных, — не люди, а звери. А она все в облаках добродушно витала, пока не забеременела от женатика. Любовь — первое, что добыла себе самостоятельно, без помощи родителей. Но родила — и вот-вот получит то, что хочет: Олег вроде как раз сегодня бросает свою наркошу и переезжает к ним. К Никусе с дочкой.
Потому и парикмахерша на дому — надо выглядеть на все сто!
И все-таки как нашей тихоне все-таки удалось захомутать этого плейбоя? Скандалов вроде не устраивала, не шантажировала и ультиматумов не ставила… Доброта, любовь, покорность все еще работают?
Да нет, скорее всего, Никина матушка припугнула доморощенного Казанову. За спиной у своей балованной дочки. Но чем? Интересно, каким аргументом вдарила ему по темечку? Там расклад — не дай бог! Олегов законный, паспортный тесть — настоящий олигарх, с корнями во власти. Куда тетушке с ее подмосковными супермаркетами, пусть с несколькими! И тягаться не стоит.
Да и на Никусю законная Светка вчера надавила… Стерва! Никогда ее не видела, а почему-то ненавижу.
Ладно, поживем — увидим…
Анжела отгоняет от себя темноватое предчувствие, что ждать придется недолго…
Выскочив из своего подъезда на крыльцо, она притормаживает: с неба ка-ак ливанет!.. Это почему-то злит. Рука нажимает на кнопку дистанционного ключа, и еле слышный из-за дождя писк извещает, что ее послушный “поршик” открыт для хозяйки.
Все-таки промокла! С волос капает, кофтенка прилипла к спине. Ой, а новые башмачки? С ними что? Неужели три сотни фунтов, отданные за них в лондонском “Либерти”, не гарантируют стойкости перед непогодой?
Повернув ключ зажигания, Анжела снимает синюю туфельку с правой ноги и ощупывает ее. Снаружи, внутри… Вроде молодец, выстояла. Парой бумажных салфеток, которые всегда заначены в бардачке, она тщательно промокает дождевые капли.
Взгляд в широкоформатное зеркало не ободряет. Разворошенное ветром и дождем гнездо волос надо как-то закамуфлировать. В расхристанном виде нельзя светиться даже перед парикмахершей: не будет у той куража работать с такой кулемой. А уж о соседях по дороге и говорить нечего. Проверено: неприбранную обматерить могут, подрезать, гаишники придираются — сдерут даже за пятно на дверце. Но стоит причепуриться — почти все джентльменами становятся, лейтенантик как-то телефон попросил. Осмелился, преодолел стенку, которую почти автоматически выстраивает подсознание Анжелы при встрече с незнакомыми. Красавчик, цену себе знает…
Пара секунд, и темная шелковая лента, нашаренная в бардачке, перечеркивает высокий белый лоб. Присмиряет кучу растрепанных волос. Так получше. Вылитая Жюли Аделаида Рекамье, что висит в семьдесят пятом зале Лувра, слева от входа под потолком. Тот же вытянутый овал лица, волевые скулы, каряя глубина глаз…
На Садовом, конечно, пробка. Ничего, мы переулочками…
Увы, не одна я такая умная. И здесь уже забито, да еще машины, приткнутые к тротуарам с обеих сторон улицы, сужают проезжую часть. Яйца бы оторвать у того идиота, который застраивает город, не заботясь о гаражах и парковочных местах.
Надо Нику известить, что опаздываю. Кормящую мать лучше не волновать.
Тревога, которую в самых разных ситуациях удается загнать в стойло, вырывается наружу, когда номер кузины с тупым упрямством отвечает длинными гудками. Куда она подевалась? Может, просто не слышит звонка? Например, сунула сумку с мобильником в шкаф, а сама в ванной… Или звук отключила, чтоб не разбудить малышку… Или…
“Не нагнетай!” — приказывает себе Анжела, но подчиниться добровольному приказу не получается. Мысли заносит в такую темную глубину, что от ужаса приходится вырулить в правый ряд и притормозить у обочины. Не гневи Бога ропотом, молись ему шепотом. Глаза зажмурены, голова склонена к рукам, до белизны сжатым в замок. Молитвенная поза останавливает трясучку.